После октябрьского переворота 1917 года –
После октябрьского переворота 1917 года – позднее (и куда как правильнее) названного Великой Октябрьской социалистической революцией – коалиционное правительство эсеров и большевиков столкнулось с практически неразрешимой дилеммой стратегического выбора пути развития. Впрочем, осознали не только сложность, но и наличие самой дилеммы только большевики…
Дело в том, что октябрьский переворот стал возможен только благодаря абсолютно негативной, отторгающей реакции крестьянского мира России на зарождающиеся порядки капитализма. Политическая (да и в целом - жизнеустроительная) система Советов была чисто крестьянской, традиционно-патриархальной, первобытнообщинной. И вновь возникшему социалистическому государству с такой экзотической для Нового времени политической системы предстояло выжить в агрессивном окружении капиталистических монстров. Догнать и перегнать Европу и Америку, построить промышленность практически из ничего, выйти в космос – опираясь на первобытнообщинные традиции социального устройства. Это даже сейчас, когда все описанное уже отгремело и свершилось, кажется невозможным – это и было невозможным. Советское – то есть общинное - устройство государственной власти осталось лишь на бумаге. Советское правительство с самого начала своего существования сделало окончательный и бесповоротный выбор в пользу европейского пути развития, парламентаризма и государственного капитализма, оттеснив традиционно-общинные отношения на задворки политической жизни.
Собственно, даже сами эсеры и большевики не заметили, наверное, как это произошло. Они то были давным-давно плотью от плоти западного общества, к суконно-лапотным российским простолюдинам имея отношение весьма косвенное. Эсеры, пожалуй, чуть-чуть лучше понимали настроения и требования серой российской крестьянской (с редкими вкраплениями пролетариев в первом поколении) массы – зато большевики, в силу особенностей своего учения, гораздо лучше умели с этими массами обращаться. Большевики, в конце концов, победили, позаимствовав у эсеров целый ряд пунктов из политической программы – но стратегический выбор пути развития новорожденного социалистического государства не колебался даже во время самых ожесточенных большевистко-эсеровских схваток. Социалистическая Россия должна была догонять запад, копируя его, все более и более переставая быть советской.
Разгон Учредительного собрания даже современники восприняли лишь как акт большевистского произвола, упустив главное – то было мировоззренческое крушение западного парламентаризма в России. На защиту Учредительного собрания не поднялся практически никто – российской массе глубинки была куда понятнее система Советов, восходящая к крестьянской общине. Зато эта система была непонятна и чужда элите России – как старой, царской, так и новой, большевистской. Тем не менее, у двух элит было коренное отличие – старая элита даже и не пыталась понять свой собственный народ, для нее российское крестьянство было чем то абсолютно чуждым и пугающим, его надо было перевоспитывать, переделывать, подгонять под западные образцы. Новая же элита, хоть и считая устройство народной жизни неправильным, отнюдь не чуралась своего народа – ведь для нее он был орудием для великих свершений. Индустриальный и культурный рывок был невозможен без обобществления (огосударствления) собственности – и тут общинное советское сознание простонародья использовалось вовсю, коллективизация и индустриализация имели под собой чисто советскую, то есть общинно-традиционную идеологическую основу. Но… мавр сделал свое дело, мавр может уходить. После коллективизации и индустриализации настоящая советская система отношений социалистическому большевистскому государству была, по большому счету, уже совершенно не нужна.
Однако, если вы не хотите строить традиционное общество, обшину – то что вы хотите строить? Капиталистическая система общественных отношений основной массе россиян была совершенно не по нутру, поэтому робкие попытки официального введения социалистического парламентаризма и социалистической демократии были свернуты к концу 30-хх гг, великая чистка 37-38 гг – как раз реакция советского традиционного общества на западные социал-демократические идеи. На основе первобытнообщинных отношений индустриальное общество не построить, капиталистическое общество насаждаться упорно отказывается - и остается только старый добрый феодализм. Со второй половины 40 –хх гг советская элита, а за нею и все общество, все более явственно начинает копировать нравы и стиль поведения царской России. Жесткая иерархия, значительные привилегии власть предержащих, разделение общества (хотя и не формальное, но фактическое) по правам и обязанностям на явственно различимые слои-сословия – все это реалии позднесталинского СССР. В страну как будто вновь возвращалась монархия в новом, красном обличье – но надо помнить, чем кончила в 17 году монархия настоящая. Фактически, у СССР 50-60-хх гг были те же проблемы, что и у Российской империи в начале двадцатого века. Феодальные отношения, обеспечивавшие стабильное существование государства, трещали под напором новой, пришлой извне капиталистической реальности. Советский Союз, однако, имел гораздо больший запас прочности – в нем не было частной собственности, питательной среды для развития капиталистических общественных отношений.
Тем не менее, проникновение капиталистической идеологии в элиту советского общества с самого начала шло довольно успешно – благодаря «пятой колонне». Этой пятой колонной были жены советской элиты. Существует довольно много исследований на тему социального происхождения работников советской партийной и хозяйственной номенклатуры, но практически ни одного подобного исследования по их дражайшим вторым половинкам. А картина там была удивительная – практически весь партаппарат и хозаппарат сталинского СССР был женат на дочерях «бывших». Старая элита царской России, особенно ее мужское молодое поколение, сгинуло в эмиграции, изгибло в гражданской войне – а вот дочки дворян, купцов и особенно творческой и околотворческой интиллигенции и мелких чиновников сохранили свою популяцию практически в полном составе, и затем успешно вышли замуж. Естественно, не за простых рабочих и крестьян. Иметь жену из «бывших» было своего рода знаком престижа в среде советской элиты. Когда после Великой отечественной войны на кремлевских приемах стали появляться жены маршалов и генералов – в основном простые здоровые русские и украинские бабы, кровь с молоком – это было абсолютным шоком для европеизированных дворянских жен членов Политбюро. Иначе, как свиноматками, маршальских жен в кругу жен членов Политбюро и не называли…
Второй составляющей «пятой колонны» стало платное высшее образование. Немалая его стоимость делала доступной карьеру и руководящие должности для весьма ограниченного круга молодежи, фактически – только для детей руководящих работников разных уровней. На какое то время «золотая молодежь» становились незаменимой в системе управления – альтернативы детишкам секретарей и директоров для принятия на службу просто не было. Идеология феодальных отношений позволяет достичь высокого положения, высокого статуса только благодаря успехам по службе, по основному роду своей деятельности. Имеет значение пост, должность, официальные привилегии, государственные награды – официальные признаки успеха и профессиональной состоятельности. Отсев со службы некоторого количества нерадивых сынков элиты всегда восполняется потоком кадров из низших слоев общества, этот процесс всегда имел место, даже при наличии формальных сословных границ. Коммунистическая партия, по сути своей, была аналогом религиозного рыцарского ордена - собственно, если вы копируете феодальную идеологию и мироощущение, по- другому и получиться не может. Более того, она была куда более эффективным поставщиком кадров для государства, чем настоящие рыцарские ордена, благодаря полной прозрачности границ между социальными прослойками. Но кадровый «насос» не смог осилить «пробку» из специалистов, окончивших платные вузы, остановился – хоть и ненадолго, но эти годы оказались решающими. Дети элиты, с младых ногтей привыкшие к достатку и вседозволенности, при попадании в государственную систему, основанную на феодальном принципе «чести по службе», принципе постоянных усилий и необходимости отрабатывать свои привилегии, зачастую совершенно этому принципу не соответствовали – но заменить их было некем. А, оставаясь в системе, «золотые детишки», естественно, задумались о ее смене под свои вкусы и потребности. И образцом для копирования – кто бы сомневался – стал капиталистический мир.
В капиталистической идеологии статус личности определяется капиталом только в самом общем случае. В большинстве случаев играет роль яркость, самоуверенность, умение подать себя – успешность в протестантском понимании этого слова. Для идеологии межличностных отношений капитализма важнее не быть, а казаться. Не случайно западные менеджеры прямо таки подавляют своей показной уверенностью – для них это зачастую куда нужнее, чем реальное умение управлять. Золотой советской молодежи 50-60-хх этот принцип подходил как нельзя лучше, карикатурным его выражением стало воспетое ныне движение стиляг. Но и люди более зрелые, достигшие в советской квазифеодальной системе почета, благосостояния и высоких должностей – именно за счет способностей и упорного труда – оказывались зачастую совершенно по-детски беззащитными перед обаянием неоновых вывесок капитализма. Здесь очень показателен пример Юрия Жданова – сына члена Политбюро, зятя Сталина, фактически – наследного принца Советского Союза.
Блестящая карьера без пяти минут нового правителя СССР оборвалась по совершенно смехотворной причине – в борьбе с академиком Лысенко он обосновал свою позицию авторитетом западных биологов и генетиков. Дело академика Лысенко в действительности вовсе не такое простое, как принято ныне представлять, облыжные обвинения в его адрес во многом надуманны и совершено голословны – но для понимания происходивших тогда процессов важнее другое: решение травить Лысенко до последнего принималось Юрием Ждановым после ознакомления с работами западных генетиков. Никакой особой карьерной или хозяйственной необходимости для Жданова в разгроме Лысенко и его команды не было – была просто убежденность, что запад учит правильно, и в Советском Союзе надо учить так же. Никому из ученых советников младшего Жданова даже в голову не пришло всерьез поинтересоваться трудами и достижениями отечественной школы Лысенко (а они были далеко не бредовыми и вовсе не антинаучными), авторитет западной науки признавался безоговорочно. Подобной промашкой Жданова немедленно воспользовались конкуренты – Берия и Маленков, был представлен компромат – как раз таки с опорой на излишнее увлечение западными научными идеями, Жданов и фактически подставившие его под удар противники школы Лысенко полетели кубарем со своих постов… Поучительной эта история стала прежде всего для запада – молодая советская элита в своих восторгах перед капиталистическим миром и его культурой теряет даже инстинкт самосохранения. А значит…
Все, что происходило в СССР в 60-80 ее гг оставляет впечатление умно срежиссированного спектакля. У СССР были выявлены все болевые точки в идеологии и общественных отношениях, и по ним били точно, умело и безжалостно. Делалось все, чтобы феодальная идеология полностью скомпрометировала себя – и для низов, и для верхов. Для низших слоев общества вводились фактически капиталистические нормы взаимоотношений - при том, что основной инструмент управления такими взаимоотношениями, частная собственность, оставался под запретом. Начатая при Хрущеве и затем все более расширявшаяся программа строительства жилья для всех - казалось бы, несомненное благо – явилась мощным разрушающим фактором для положительного образа советского строя среди низших слоев населения. Почему то мало кто напрямую связывает массовое строительство многоэтажных кварталов и резкий всплеск подростковой преступности. Всегда пытаются искать какие то опосредованные факторы, неучтенные общественные тенденции – а ведь взаимосвязь налицо! В условия города оказалась одновременно втиснута огромная масса бывшего сельского населения. Нарушался основополагающий принцип феодальной идеологии: блага распределяются по иерархии в зависимости от заслуг, вместо этого вводился первобытный принцип равного доступа к благам для всех членов общины. Сельские традиции взаимоотношений, фактически – общинные, вступили в резкий конфликт с традициями взаимоотношений города, на тот момент – уже во многом капиталистическими. При этом контроль за общинными традициями, в деревенских колхозных условиях бывший весьма жестким и фактически феодальным, оказался полностью утрачен. В условиях настоящего капитализма беднота оттесняется в трущобы – но в СССР жилплощадь давалась государством на общих равных основаниях… Самым кошмарным – но не единственным результатом этого процесса стал мощный рост подростковой преступности. Города ужаснулись толпам малолетних гопников-мотальщиков, устраивавших кровавые разборки прямо на улицах. А ведь ничего нового тут не было – обычная драка деревенских стенка на стенку. Но то, что в деревне смотрится чуть ли не забавно, в городе выглядит жутко. Как результат – в городских условиях появилось два фактически враждующих лагеря – коренные городские и бывшие деревенские, лимита. И оба лагеря винили в сложившейся ситуации неправильное устройство государства.
Для 60-80-хх гг характерно также падение престижности рабочих профессий высокой квалификации. Заработки высококвалифицированных рабочих неуклонно сокращались относительно заработков менее квалифицированных их коллег. Становилось бессмысленным даже продвижение в иерархии внутри своей прослойки – куда перспективнее были профессии, позволявшие шабашить, то есть поднимать свой престиж согласно чисто капиталистическим нормам общежития. При этом общинные нормы взаимоотношений вытеснялись из тех областей, где они могли бы быть действительно полезны. Сосуществование множества людей в условиях многоквартирных домов регулировалось только и исключительно нормами государственного права, превращая каждую квартиру в отдельный мирок, говорящую с другими такими же мирками на языке юриспруденции. А ведь на западе нормальное мирное сосуществование людей в многоквартирных домах считается принципиально невозможным, там идеал – только отдельный дом. Западные люди отлично понимают, что нормы юридического права не справляются в случаях такой скученности людей. Общинные нормы, коллегиальное решение вопросов общежития (то есть советская система в прямом смысле слова) было бы куда предпочтительнее, но традиции совместного решения проблем путем консенсуса (решить всем миром) тщательно изгонялись из жизни людей.
Высшие и средние слои общества, наоборот, загонялись в условия, как можно более приближенные к общинным, лишались иерархического статуса и привилегий. Достаточно сравнить фильмы 50-хх и 70-80-хх гг про ученых, врачей, инженеров – и разница становится видна невооруженным глазом. Если сразу после войны эти люди однозначно позиционировались как элита, со всеми внешними атрибутами, то уже спустя два десятилетия они выглядят так, как все, а то и хуже – в фильмах Рязанова, например. Не случайно в 70- ее гг начался расцвет авторской песни и романтики приключений – люди с высшим образованием пытались найти в них отдушину для осознания собственной элитарности. Грушинский фестиваль – это, на самом деле, грозный признак болезни общества. Если тысячи лучших людей страны ищут самовыражения в гитаре у костра вместо карьеры, если готовы плюнуть на свои жизненные достижения ради запаха тайги – значит, с механизмом карьерного роста и вообще с самочувствием элиты в государстве что-то не так. Элите в СССР становилось негде почувствовать себя элитой, ее вынуждали быть как все. С 60-хх гг началось разрушение системы обеспечения элиты лучшими условиями жизни, именно тогда Сочи из курорта для лучших людей страны превратился в курорт для всех. В итоге это вылилось в дикую и бессмысленную борьбу с привилегиями, прикрытую теми же лозунгами справедливости и равенства, у элиты вышибали землю из под ног, лишали ее осознания иерархической значимости и избранности, лишали психологической возможности нормально осуществлять властные функции. В сознании элиты тщательно закладывалась ненависть к идеям равенства, становившимся равнозначными безвластию и хаосу, единственный выход для нормального существования элита (в широком смысле этого слова) начинала видеть в капитализме.
Также разрушались и возможности общения низших и высших слоев общества в рамках феодальных традиций и взаимоотношений. Запрет на прием анонимок во время перестройки примерно равнозначен запрету на прием челобитных при царе-батюшке. Низшие слои общества полностью лишались возможности пожаловаться высшей власти на произвол отдельных чиновников, допускалось только совершенно непривычное для простого народа судебное решение любых конфликтов. Верховная власть (да и власть вообще) в результате лишалась феодального по сути ореола святости, становясь в глазах народа просто скопищем бесящихся с жиру бездельников.
В 70-80-ее гг по феодальной составляющей государственного устройства и идеологии СССР были нанесены уже собственно идеологические, информационные удары. Начиналось все с повторной (первая была в 20-30-хх гг) трансляции в рамках отечественной исторической науки западных идей об ущербности и тупиковости феодализма. Для этого использовались также уже давно испробованные на западе приемы перенесения на собственно феодализм проблем переходного периода от феодализма к капитализму. Идея «колеса фортуны» - непредсказуемости развития политической и экономической ситуации, идея подхода к классу феодалов как к классу абсолютных бесполезных бездельников, зародившиеся как раз на смене феодальной и капиталистической эпох, из «поп-хистори» запада перекочевали в серьезные статьи серьезных советских ученых. При этом опасности самого капитализма все более и более тщательно – особенно в 80-ее гг - затушевывались. Идея «общественного договора», одна из ключевых для капиталистической идеологии, все более и более превозносилась, но ни слова не говорилась о том, что следование этой идее абсолютно гибельно для многонациональных и многорелигиозных государств с еще неустановившейся капиталистической системой. Общественный договор возможен лишь между достаточно схожими индивидуумами, а всякая несхожесть в рамках единого государства может существовать лишь при феодальной идеологии. Распад Югославии и Чехословакии – яркий тому пример. В конце 80-хх – но еще до потери КПСС контроля над ситуацией - идеологическому остракизму вполне закономерно были подвергнуты вообще любые наработки советского государства, отличные от классической марксистской (читай - западной) модели, хотя именно в СССР был получен уникальный опыт создания положительной антисистемы, то есть преобразования идеологии конфликта различных культур (западного марксизма и российских крестьянских советов) в идеологию созидания на местной культурной основе. Ради справедливости, надо сказать, что травле подвергались не только установки феодальной идеологии, но и остатки идеологии первобытной – хотя их то травили несильно, почти что ласково, в основном под видом борьбы с деревенской отсталостью – в фильмах-сказках, мультфильмах, кинокомедиях.
Последний информационный удар по идеям феодализма нанесли отечественные искусство и литература, причем в первую очередь – легкая и развлекательная. В 70-80-хх государство совсем не зря и вовсе не от дури громило клубы любителей фантастики – отечественная фантастика превратилось в серьезнейшего противника феодальной идеологии. На самом деле, кто больше сделал для падения СССР – Солженицын или братья Стругацкие – это еще как посмотреть. Совершенно не случайно в последние годы появились, казалось бы, нелепые обвинения этих мэтров советской фантастики в прославлении в своих книгах фашистской идеологии. Понятное дело, что национал-социализм и вообще войну Германии против СССР эти авторы, сами воевавшие за Родину, не могли прославлять никак - но именно Стругацкие первыми в советской литературе легально - и издаваемо! - поймали «нерв» переходного периода от феодализма к капитализму, начав писать про непонятого героя (или антигероя) – одиночку. Нацизм в Германии тоже фактически был ответом неподготовленного общества (хотя и весьма истеричным) на переход от феодальной к капиталистической идеологии, образ одинокого героя там тоже был весьма популярен. Стругацкие подарили третьему, самому молодому поколению советской элиты образ непонятого героя как путь решения проблем в отношениях с обществом (пусть одинокими героями наша элита себя представляла только в кухонных междусобойчиках – по сути это все равно ничего не меняло). Третье поколение элиты получало в фантастике моральную подпитку собственного конфликта капиталистических желаний с феодальной идеологической реальностью – а отсюда уже недалеко до современного фентези (не случайно наш мэтр фентези Перумов считал книги Стругацких почти что чистым фентези) – совершенно извращенного представления о феодальном мире, где герои, задрапированные в феодальный камуфляж в виде рыцарских доспехов, ведут себя совершенно в рамках капиталистической идеологии, ища только свою собственную выгоду. Советская фантастика эпохи застоя позволила замаскировать вхождение в капитализм иллюзией героики и подвигов для целого поколения молодых душ, связав ложными смысловыми связями образ положительного героя и поиск успеха только для самого себя (здесь очень показательно, например, название одного из романов мэтров уже постсоветской фантастики – Г.Л. Олди: «Я возьму сам»). Точно также в Германии нацизм маскировал для населения, не желавшего расставаться с феодальным сознанием, капиталистическую реальность. Что интересно: маскировка капиталистической идеологии псевдофеодальным героизмом к настоящему моменту привела к тому, что для сохранности капиталистической идеологии возникла потребность развенчать уже сами псевдофеодальные литературные образы – но и тут борьбе с литературным рыцарством придается видимость борьбы с феодальной идеологией, причем мир псевдофеодальной героики выдается за истинный феодализм (ярчайший пример – книга «Последний дозор» еще одного фантастического постсоветского мэтра, Сергея Лукьяненко).
Вместе с насаждением лжефеодальной идеологии «непонятого героя» в творческих кругах с начала 60-хх гг начал насаждаться извращенный подход к пониманию (по существу – полное переиначивание смысла) тех произведений, где отражался действительно значимый для всего населения России конфликт капиталистической и первобытной идеологий. Ярчайший пример этого подхода – произведения Булгакова. В результате многолетней кампании по перевиранию авторских идей, сейчас уже никто не понимает, что образ профессора Преображенского в «Собачьем сердце» - резко отрицательный, карикатурный, высмеивающий дельцов медицины, делающих деньги на чудесах (в общем случае – вообще капиталистических дельцов) и разрушающих бытие простого народа, а образ Воланда и его свиты – вообще издевательская пародия на ритуалы масонских лож. Тем не менее, именно таков, как это нам ни удивительно, был замысел автора - совершенно понятный, между прочим, всем его современникам. Однако те поколения, что понимают каждый полунамек в романах Стругацких, и уж тем более те поколения, что грезят наяву в фентезийном мире, понять мысли великого Мастера оказываются не в состоянии…
Сам переход к капитализму, столь привлекательный для советской элиты в широком смысле этого слова, инициировался в сфере сознания и идеологии простыми инстинктивными импульсами: идеология капитализма не только позволяла, но и всячески поощряла самовозвеличивание здесь и сейчас, занятие доминантной позиции начисто внешних признаках. Вполне возможно, что большая часть советской элиты понимала, что в мире капитализма для них может не найтись места – но привлекательность самой возможности доминирования по чисто внешним признакам, привлекательность самовыражения своих амбиций на простейшем примитивном уровне (шмотки, бабки, телки) в данный момент без оглядки на формальную иерархию перевешивали любые доводы разума. «Колесо фортуны» манило хоть и исчезающее малой, но все таки возможностью: а вдруг у меня получится, и я буду иметь что хочу, кого хочу и как хочу. Столь удачный упор на инстинкты в пропаганде капитализма вовсе не случайность: существует мнение, что на западе уже хорошо проработаны методы управления инстинктивным поведением значительных человеческих популяций в различных условиях (на разных фазах этногенеза, по Л. Гумилеву), причем отработаны как теоретически, так и практически. Наука рекламы потихоньку превратилась в информационное оружие чудовищной мощности…
Тем не менее, такое стало возможно только после полного разрушения феодальных принципов управления и феодальной идеологии и дискредитации их в сознании элиты. Интересно отметить, что в сознании нынешнего поколения элиты страны престиж функции государственного управления и государственной власти весьма невысок, даже высшие лица государства вполне ясно дают понять, что престиж капиталистической функции владельца собственности для них идеологически и морально гораздо выше, да и с точки зрения карьеры предпочтительнее. Даже наше стремление к модернизации экономики и достижению западных технологических стандартов во многом является лишь инстинктом гонки за западным лидером, не имея под собой реальной экономической почвы.
Пример Китая показывает, насколько полезным может быть сохранение феодальной идеологии даже в условиях вполне капиталистической рыночной экономики. Сама причина экономического подъема Китая – ориентация не на погоню за достижением западных стандартов производства, а на массовое насыщение достижимым, хоть и низким, отечественным качеством – стала возможна именно благодаря феодальной государственной идеологии, пресекающей направленность развития страны на бесконечное бессмысленное соревнование с более развитыми странами. Для феодальной идеологии характерна замкнутость и стремление к обеспечению внутреннего достатка, технологическая и финансовая успешность становятся в феодальном понимании лишь функциями, необходимыми для обеспечения первоочередных задач – повышения благосостояния подданных и обороноспособности.
Адрес записи
466
0
0
0
